ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ВОЖДЕЙ

[Timecops]

ОФИС ХАБВАРДА ПО СВЯЗЯМ
Усадьба Сент-Хилл, Ист-Гринстед, Сассекс
ИНСТРУКТИВНОЕ ПИСЬМО ОХС
ПО ОРГАНИЗАЦИОННОЙ ПОЛИТИКЕ ОТ 12 ФЕВРАЛЯ 1967
В «Курс руководителя организации»
Серия «Административное ноу-хау», 13
ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ВОЖДЕЙ
Вот несколько комментариев по поводу ВЛАСТИ, пребывания у власти или работы в качестве приближённых или под управлением того, кто обладает властью, то есть вождя, или человека, имеющего огромное непосредственное влияние на дела людей.
Я написал это эссе, используя историю двоих реально существовавших людей, пример достаточно грандиозный, чтобы возбудить интерес и обеспечить вам приятное чтение. И я использовал в качестве примера военную область, чтобы вы могли всё ясно понять без рестимуляции проблем, связанных с управлением.
Между прочим, книга, на которую я ссылаюсь, написана удивительно талантливо.
ОШИБКИ СИМОНА БОЛИВАРА И МАНУЭЛЫ САЕНС
Ссылка: книга под названием
«Четыре сезона Мануэлы»
Виктора В. фон Хаггена, биография. Издательство
«Мэйфлауэр Делл», мягкая обложка, Окт. 1966, 6 шиллингов.
Симон Боливар был освободителем Южной Америки от испанского ига.
Мануэла Саенс была освободительницей и его сподвижницей.
Их действия и судьбы прекрасно отражены в этой трогательной биографии.
Однако помимо того, что книга эта имеет чисто художественную ценность, она раскрывает правду и побуждает людей к различным действиям, представляющим огромный интерес для вождей, а также тех, кто их поддерживает или находится рядом с ними.
Симон Боливар был очень сильной личностью. Он был одним из богатейших людей в Южной Америке. Он обладал настоящими способностями, которые даются лишь горстке людей на планете. Он был военачальником, равных которому в истории не было. Почему же тогда ему суждено было потерпеть крах, умереть как изгнаннику, а позднее вызывать поклонение, вот что ужасно интересно. Какие промахи он допустил?
Мануэла Саенс была очень умной, красивой и способной женщиной. Она была верной, преданной, вполне под стать Боливару и гораздо выше уровня, отпущенного среднему гуманоиду. Почему же тогда она жила оклеветанной изгнанницей, испытавшей такое яростное общественное отвержение, и умерла в нищете, оставшись неизвестной для истории? Какие промахи допустила она?
ОШИБКИ БОЛИВАРА
Освобождение чего бы то ни было является невысказанной драматизацией, противоположной рабству, навязанной механизмами ума. Если не существует того, куда освобождать людей, сам акт освобождения является лишь протестом против рабства. А так как ни один гуманоид не является свободным, пока он аберрирован, проживая одну жизнь за другой в разных телах, то освобождать его политически, конечно, только жест, ибо это освобождает его всего лишь в анархию, в драматизацию его аберраций, которая проходит при полном ОТСУТСТВИИ контроля и чего-то такого, с чем он мог бы сразиться во внешнем мире; а без направления своих интересов вовне человек просто сходит с ума — буйно или тихо.
Как только людей испортили, как только такое большое зло было совершено, конечно же, свобода без избавления человека от самой испорченности или, по меньшей мере, от наиболее очевидных влияний этой испорченности в обществе стала невозможной. Короче говоря, сначала необходимо избавить от аберраций человека, и тогда станет возможным избавление от аберраций всей социальной структуры.
Если вы не обладаете в полной мере способностью освободить человека от его реактивных шаблонов, тогда можно было бы, по крайней мере, освободить его от их рестимуляторов в обществе. Если бы кто-то обладал всей полнотой информации (но не имел технологии Саентологии), он бы просто применил реактивные шаблоны, чтобы взорвать старое общество, а затем собрал бы эти обломки и аккуратно сложил бы из них новый узор. Если кто-то не имеет представления о том, насколько реактивным может стать поведение человека (а Боливар, разумеется, не имел никаких знаний в этой области), то всё же остаётся одна действенная формула, «инстинктивно» используемая наиболее преуспевающими практичными политическими лидерами:
если вы освобождаете общество от того, что, как вы видите, с ним не в порядке, и применяете силу, чтобы заставить его делать то, что является правильным, и если вы продвигаетесь Вперёд решительно и делаете всё основательно, не пытаясь тянуть время в ожидании лучшего момента, то, используя обаяние и талант, вы сможете произвести огромные политические изменения или улучшить положение гибнущей страны.
Итак, первая, и наиболее характерная ошибка Боливара заключалась в жизненно важных словах «вы видите» предыдущего абзаца. Он не только не смотрел, но даже и не слушал достоверных донесений разведки. Он был так уверен в своей способности выезжать на одном лишь вдохновении, или на своей воинственности, или на своём обаянии, что вообще не искал никаких изъянов, которые нужно было бы исправить, пока не становилось слишком поздно. Это пес рIus иItrа* самоуверенности, достигающая предела тщеславия. «Как только я появлюсь, всё пойдёт, как надо» — такова была не только его вера, но и основа его философии. Поэтому в первый же раз, когда это не сработало, он потерпел крах. Всё его мастерство и обаяние направлялось только в это русло. Только это он и мог видеть.
*пес plus ultra. [нэк плюс ультра, дат.], крайний предел.
Не для сравнения с Боливаром, но чтобы показать мое понимание этого:
Со мной однажды произошло подобное. «Я буду продолжать двигаться вперёд сколько смогу, а если меня остановят, я умру». Это было решение, которое достаточно легко сформулировать, но по-настоящему трудно понять до тех пор, пока не составишь представления о том, что я имел в виду, говоря «двигаться вперёд». Метеоры движутся вперёд и очень-очень быстро. Вот так же и я. Затем в один прекрасный день, много лет тому назад, меня, наконец, остановили, к чему меня и готовили мои знакомые и семья бесчисленньтми мелкими остановками, и кульминацией этого оказался Военно-морской флот, в большей степени посвятивший себя звёздочкам на погонах, чем уничтожению врагов, и я, буквально, всё бросил. Некоторое время я не мог найти ключ к разгадке того, что же было со мной не так. Жизнь была совершенно невыносимой до тех пор, пока я не нашёл новое решение. Так что теперь я знаю уязвимость этих единственных решений. Это не для сравнения себя с Боливаром, но просто чтобы показать, что это случается со всеми нами, а не только с боливарами.
У Боливара полностью отсутствовала способность понимать сущность происходящего. Он был способен видеть только внешнее и даже тогда не смотрел и не слушал. Он заставлял дела идти правильно только своим вдохновением. К сожалению, эта способность его и губила — до тех пор, пока её не стало. Когда он не мог вдохновлять, он рычал, а когда не мог рычать — кидался в бой. Но гражданские враги — это не военные враги, так что у него совсем не оставалось никаких решений.
Ему никогда не приходило в голову ничего кроме того, чтобы силой личного воздействия заставлять дела идти правильно и приводить к победе.
Его сгубило то, что он слишком уж сильно эксплуатировал свой талант, просто потому, что это было легко. В этом одном он был слишком хорош. Поэтому он никогда не был заинтересован в том, чтобы научиться чему-либо ещё, ему и не снилось, что существует какой-то иной путь.
У него не было видения какой-либо ситуации и не было никакого представления ни об организационных, ни о подготовительных шагах, необходимых для политической и личной победы. Он знал лишь военную организацию, на чём его понимание организации и ограничивалось.
Он был воспитан на опьяняющем высоком духе Французской революции, печально известной своей организационной неспособностью к формированию культуры; и, что губительно для него, в детстве его учил человек, в высшей степени непрактичный в собственной личной жизни (Симон Родригес, расстрига, ставший воспитателем).
У Боливара не было навыков в обращении с финансами. Он начинал состоятельньтм человеком, но в конце концов стал бедняком; здесь можно видеть, как понижалась его статистика от уровня одного из самых, если не самого богатого человека в Южной Америке до того, что он был похоронен в чужой рубахе, как какой-нибудь ссыльный. И это при том, что вся собственность роялистов была широко доступна: перед ним были открыты богатейшие земли и рудники Южной Америки, — это невероятно! Но это правда. Он никогда не собирал выплат по ссудам, которые он давал правительствам, даже когда сам был во главе этих правительств.
Поэтому не удивительно, что мы обнаруживаем ещё две очень реальные ошибки, которые привели к его гибели: он не обеспечивал вознаграждения ни своим солдатам, ни офицерам и совершенно не стремился добиться платёжеспособности тех стран, которые контролировал. Это было бы вполне
нормально, если бы им предстояли долгие годы сражений и они не получали бы ничего, поскольку ещё не было завоевано никаких реальных богатств, но не вознаграж дать, когда всё вокруг было в его распоряжении! Ну, знаете ли!
Пределом его способностей было потребовать от церквей (которые по началу активно против него не выступали, но злились из-за этого страшно) крошечные суммы наличных денег на текущие платежи и мелкие хозяйственные расходы.
Он мог (и должен был) приберечь всю роялистскую собственность и все их поместья, чтобы поделить это между своими офицерами, их людьми и теми, кто поддерживал его. Теперь это никому не принадлежало. И то, что он этого не сделал, стоило экономике страны потери всех налоговых платежей от всех тех продуктивных поместий (всего богатства страны). Так что не удивительно, что его правительство — из-за того, что налогооблагаемые поместья теперь бездействовали или, в лучшем случае, пошли на нажяву спекулянтам или были разграблены индейдами, — было неплатёжеспособным. Кроме того, не сделав такого очевидного шага, он передал собственность в руки более дальновидных врагов, а своих людей оставил без гроша, лишив их возможности поддерживать экономически как свою собственную, так и его стабильность в новом обществе.
Что же касается государственных финансов, то превосходные рудники Южной Америки, вдруг оставшиеся без владельцев, были упущены из виду, а затем присвоены чужеземными авантюристами, которые просто пришли, взяли их бесплатно и начали разрабатывать.
Испания управляла страной на десятины от доходов рудников и общие налоги. Боливар не только не собирал десятин, но и допустил, что земля стала настолько бесполезной, что не могла больше облагаться налогом. Ему надо было любыми ухищрениями заставить поместья действовать и передать под государственное управление все роялистские рудники, как только он их заполучил. Не сделать этого было законченной, хотя и типичной для гуманоидов, глупостью.
Проводя такой раздел собственности, ему следовало бы передать все это под управление офицерских комитетов, действующих как суды по разбору претензий, и не пятнать собственные руки коррупцией, естественной в подобных случаях. Он оказался вдвойне уязвимым, так как мало того, что не занимался этим, он ещё и получал упрёки в коррупции, когда кто-то действительно что-нибудь присваивал.
Также он не осознал, насколько отдаленьи друг от друга его страны и насколько большую территорию они занимают, несмотря на все свои походы и сражения за эти страны, и поэтому стремился к строго централизованному правительству, не только централизуя государства, но и централизуя различные народы в одно федеративное государство. На гигантском материке, изобилующем непреодолимыми горными хребтами, непрохоцимыми джунглями и пустынями, при отсутствии почты, телеграфа, перевалочных станций, железных и других дорог, речных судов или даже пешеходных мостов, не отремонтированных после изнурительной войны.
Единственно возможной (в стране таких огромных пространств, в которой кандидаты никак не могли быть известными лично на сколько-нибудь значительной территории и где их взгляды не могли распространиться даже на несколько миль ослиной тропы) была бы иерархия от пуэбло (посёлка) до штата, от штата до страны, от страны до федеративного государства, где демократия была бы только в пуэбло, а на все остальные должности, в пуэбло и выше, людей назначали, он сам утверждал бы титулы, если бы ему это вообще было нужно. Если бы его собственные офицеры и войска владели и управляли всеми отобранными у роялистов и испанской короны землями, не было бы никаких мятежей. Были бы, конечно, небольшие гражданские войны, но суд, призванный для урегулирования их окончательных претензий, мог бы существовать на федеральном уровне, что заставляло бы их исколесить такие необозримые расстояния, что это, с одной стороны, существенно покалечило бы их страсть к судебным тяжбам, а с другой, сведение счётов по принципу «человек человеку волк», дало бы ему сильнейших правителей, если бы он сам не принимал при этом ничью сторону.
Но он не стал отступать и не стал отрекаться от диктаторского положения. Он принял военные почести и военные способности за инструмент мира. Но война приносит лишь анархию, анархию он и получил. Мир — нечто большее, чем «приказ объединиться» (его любимое выражение). Продуктивный мир означает занимать людей делом, давать им что-то, из чего можно сделать что- то ценное, причём то, что они захотят сделать, и говорить им, чтобы они этим занимались.
Он так и не начал распознавать подавляющую личность и никогда не считал, что кого-нибудь необходимо убивать, кроме как на поле боя. Там это приносило славу. Но был некто, кто уничтожал и само его имя, и его душу, и безопасность всех его сторонников и друзей: подавляющая личность Сантандер, его вице-президент, который мог быть арестован и казнён любым военным подразделением за сотую долю того, что было против него засвидетельствовано, и кто мог склонить против Боливара всё казначейство и население, а Боливар, постоянно предупреждаемый и заваленный свидетельствами, ни разу даже не упрекнул его, И это принесло ему потерю популярности и закончилось ссылкой.
Также он не сумел защитить ни своих ближних армейских друзей, ни Мануэлу Саенс от других врагов. Таким образом, просто по недосмотру, он ослаблял своих друзей и игнорировал своих врагов.
Величайшей его ошибкой является то, что, изгоняя Испанию, он не изгнал её наиболее могущественного приспешника — церковь, и даже не ограничил её и не завоевал с помощью наград лояльность её южноамериканской ветви, и он вообще не сделал ничего плохого (за исключением денежных поборов) той организации, которая непрерывно работала на Испанию, причём так, как только могла: создавая за кулисами царство террора, настраивая каждого человека в стране непосредственно против Боливара. Такую группу вы либо склоняете на свою сторону, либо убираете её, когда она перестаёт быть нейтральной и становится, либо является, сообщником врага.
Раз уж церковь владела огромной собственностью, а войскам и сторонникам Боливара не выплачивали даже грошового солдатского жалования, если упускалась из виду собственность роялистов, то можно было по крайней мере отобрать собственность у церкви и раздать её солдатам. Генерал Вальехо сделал это в 1835 году в Калифорнии, почти в то же самое время, и без каких бы то ни было разрушительных последствий со стороны Рима. Или её могли забрать нищие страны. Нельзя оставлять врага обеспеченным финансами и платёжеспособным, в то время как вы позволяете своим друзьям умирать от голода в такой игре, как южноамериканская политика. О, нет.
Он не использовал своих врагов. Он отправлял за пределы страны «годос», побеждённых роялистских солдат. По большей части, у них не было никакого другого дома, кроме Южной Америки. Он не объявлял амнистий, на которые они могли бы рассчитывать. Они были высланы или оставлены умирать «в канаве», а ведь среди них были лучшие ремесленники страны.
Когда один из них (генерал Родиль) не сдал форт Кальяо после того, как Перу была завоёвана, Боливар после широкого жеста с объявлением амнистии не добился капитуляции и предпринял осаду форта. Четыре тысячи политических беженцев и четыре тысячи роялистских солдат в течение многих месяцев умирали на виду у всей Лимы. Боливар беспощадно сражался с фортом лишь только потому, что форт сражался. Но Боливару следовало спешно приводить Перу в порядок, а не сражаться с уже побеждённым врагом. Правильным ответом такому неумному командующему как Родиль — поскольку у Боливара были войска, чтобы сделать это, — было уставить дороги пушками для ведения продольного огня, способного отбить охоту к любым вылазкам из форта, расположить ещё большее количество своих собственных войск на расстоянии удара, но в безопасном и удобном месте и сказать: «Мы не собираемся воевать. Война кончилась, глупый человек. Посмотрите на этих дураков вон там внутри, питающихся крысами, тогда как они могут просто выйти оттуда и ночевать дома, или уехать в Испанию, или перейти на службу ко мне, или просто поехать на пикник», — и позволить всем, кто пожелает, входить и выходить из форта, делая командующего фортом (Родиля) мишенью каждой умоляющей жены или матери снаружи и каждого потенциального дезертира или мятежника внутри, пока Родиль не стал бы кротким, как овечка и не перестал бы притворяться — один в поле не воин. Но битва была славой для Боливара. И в результате он получил сильное неодобрение, потому что людям надоела эта непрестанная стрельба, которая не приводила ни к чему
Почести очень много значили для Боливара. Ёго жизнь заключалась в том, чтобы нравиться. И, вероятно, для него это имело большее значение, чем заставлять дела идти действительно правильно. Он никогда не поступался своими принципами, но он жил восхищением других — довольно тошнотворная диета, поскольку она, в свою очередь, требует постоянного «театра». Человек — это то, что он есть, а не то, чем в нём восхищаются или за что его ненавидят. Судить о себе по своим успехам означает просто видеть, что постулаты осуществились, и это порождает уверенность в своих способностях. Потребность в том, чтобы кем-то было сказано, что они осуществились, — это признание своей собственной близорукости и вручение врагу копья для нанесения удара твоему тщеславию в любой момент, когда он только пожелает. Аплодисменты приятны. Здорово, когда тебя благодарят или восхищаются тобой. Но работать только на это? И жажда этого, зависимость от этого самого недолговечного наркотика в истории, убила Боливара. Это копьё для собственного убийства. Он постоянно говорил всему миру, как его можно убить, — уменьшить почтение. А так как за деньги и землю можно купить любое количество заговорщиков, он мог бы быть убит уменьшением почтения, и это самое лёгкое из того, что вы можете застави толпу сделать.
У него была вся власть. Он не использовал её ни на добро, ни на зло. Невозможно иметь власть и не пользоваться ею. Это нарушение формулы Могущества. Потому что в таком случае это не даёт другим действовать, если у них есть какая-то часть власти; и тогда они видят, что уничтожение обладателя власти является для них единственным решением, поскольку, не используя власть или не передавая её никому, он является невольным препятствием для всех их планов. Поэтому даже многие его друзья и его войска, в конце концов, согласились с тем, что он должен уйти. Они не были способными людьми. Они были в тяжёлом положении. Они вынуждены были что-то сделать — неважно, плохое или хорошее. После четырнадцати лет гражданской войны положение дел было отчаянным, страна была измотана, в ней царил голод. Поэтому им необходимо было иметь какую-то часть абсолютной власти, иначе совсем ничего нельзя было поделать. Они не были великими умами. Он считал, что не нуждался ни в каких «великих умах», хотя на словах он приглашал их к себе. Он видел их жалкие и часто кровавые решения проблем и упрекал их. И поэтому он обладал властью и в то же время не использовал её.
Он не мог вынести угрозу появления ещё одной выдающейся личности.
Неприятности в Перу пришли, когда он одержал верх над Ламаром, её действительным покорителем (из Аргентины); это была незначительная победа — присоединение Гуаякиля к Колумбии. Боливар хотел снова выглядеть победителем и не заметил, что в действительности это стоило и ему и Перу поддержки Ламара, который сложил с себя полномочия — что можно было понять, — и уехал домой, оставив Боливару Перу для завоевания. К сожалению, она уже была у него в руках. Всё, что Ламару было необходимо, — это немного войск, чтобы избавиться от небольшой армии роялистов. Ламару не было нужно, чтобы Перу потеряла Гуаякиль, — это всё равно никому не принесло никакой пользы.
Боливар становился бездеятельным, когда сталкивался с проблемами из двух разных областей, он не знал, какой путь ему выбрать. Поэтому не делал ничего.
Превосходящий любого другого генерала в истории храбростью на поле битвы, в Андах или в бурных реках, он, в действительности, не имел храбрости, необходимой для того, чтобы доверять людям, уступающим ему в уме, и поддерживать их, когда они совершают свои часто шокирующие промахи. Он страшился их промахов. Поэтому он не осмеливался отпустить с привязи множество своих гончих, которые только и ждали приказов.
Он умел вести людей за собой, умел создавать у людей великолепное настроение, заставлять людей сражаться и отдавать свои жизни после таких лишений, с которыми не сталкивалась ни одна армия в мире ни до, ни после этого. Но он не умел использовать людей, даже когда они умоляли его об этом.
Это устрашающий уровень храбрости — использовать людей, о которых вы знаете, что они могут быть жестокими, порочными и некомпетентными. Он не боялся того, что они когда-либо станут враждебными по отношению к нему. Он был шокирован только тогда, когда они, в конце концов, сделали это. Но ведь он защищал «народ» от власти, данной людям сомнительной компетентности. Поэтому он никогда, в действительности, не использовал никого, кроме трёх или четырёх генералов, обладающих мягким характером и невероятно выдающимися способностями. А остальным он отказывал во власти. Это было весьма заботливо по отношению к какому-то туманному «народу», но в действительности очень плохо для общего блага. Вот что было настоящей причиной его смерти.
Нет, Боливар был театром.
Это всё было театром. Невозможно совершать такие ошибки и всё ещё притворяться, что думаешь о жизни, как о жизни — действительной и полнокровной. Реальные люди и реальная жизнь полны опасностей, насилия, живой действительности; раны болят, а голод — это само отчаяние, особенно если вы видите, как это происходит с тем, кого вы любите.
Этот мощнейший актёр, опирающийся на свой фантастический потенциал, допустил ошибку, посчитав, что тема независимости и его собственная выдающаяся роль на этой сцене достаточны, чтобы наполнить интересом каждый час работы и страданий людей, достаточны, чтобы покупать им хлеб, оплачивать их шлюх, стрелять любовников их жен, перевязывать их раны или даже сделать их обременённые тяготами жизни достаточно яркими, чтобы заставить их захотеть прожить их.
Нет, к несчастью, Боливар был единственным актёром на этой сцене, и никакой другой человек в мире не был для него реален.
И вот он умер. Они любили его. Но они тоже были на сцене, где они умирали по его сценарию свободы или по сценарию Руссо, но у них не было сденария для их собственных настоящих жизней.
Он был величайшим полководцем во всей истории, если учесть те препятствия и земли, через которые он прошёл в своих сражениях, и тех людей, которых он встретил.
Но он потерпел полное поражение и привел к полному поражению своих друзей.
При этом он был одним из величайших людей, живших тогда на свете. Так что, это показывает, насколько ничтожны должны быть остальные, кто занимает положение вождей среди людей.
МАНУЭЛА САЕНС
Трагедия Мануэлы Саенс, возлюбленной Боливара, состояла в том, что Боливар никогда не находил ей применения, никогда, в действительности, не делил с ней власть, никогда ни защищал её, ни ценил её высоко.
Она была умной, эффектной женщиной, обладающей фантастической верностью, одарённостью и вьтдающимся «чутьём», способная сослужить великую службу и доставить громадное удовлетворение. И только её способность приносить удовлетворение и была использована и то от случая к случаю и даже бесчестно.
Прежде всего, Боливар так никогда на ней и не женился. Он никогда ни на ком не женился. Это создавало брешь фантастических размеров в любой защите — которую она когда-либо могла создать — от своих или его врагов, которых была тьма. Таким образом, первой её ошибкой было то, что она не сумела каким-либо способом стать его женой.
У неё был отчуждённый муж, которому её, в сущности, продали, и она допустила, чтобы это косвенным путём разрушило её жизнь.
Она была слишком самоотверженной, чтобы сохранять реальность в своих очень хитрых интригах.
Для решения этой проблемы с женитьбой она могла бы изобрести сколько угодно способов.
У неё была прочная дружба со всеми его доверенными советниками, даже с его старым учителем. И всё же она ничего не устроила для себя.
Она была бесконечно преданной, совершенно выдающейся, но абсолютно неспособной на деле осуществить что-либо определённое.
Она нарушала формулу Могущества в том, что не осознавала, что оно у неё есть.
Мануэла столкнулась с мужчиной, с которым трудно было иметь дело. И она не обладала достаточными знаниями, чтобы сделать свой двор эффективным. Она его создала. Но она не знала, что с ним делать.
Самой смертельной её ошибкой было то, что она не привела Сантандера, главного врага Боливара, к краху. Это стоило ей всего того, что у неё было перед кончиной и после смерти Боливара. В течение долгого времени она знала, что Сантандера надо убить. Она говорила это или писала об этом каждые несколько дней. И всё же она ни разу не обещала какому-нибудь молодому офицеру приятную ночь или пригоршню золота за то, чтобы это осуществить — и это в те времена, когда дуэли были в мо де. Это всё равно что стоять и обсуждать, что необходимо застрелить хорошо видимого волка, который пожирает в саду цыплят и, даже держать ружьё и ни разу не поднять его, тогда как твои цыплята пропадают из года в год.
На земле, переполненной священниками, она так и не «приручила» какого- нибудь священника, чтобы осуществить свои цели.
Она была фантастическим разведчиком. Но она снабжала своими данными человека, который не мог предпринимать никаких действий, чтобы защитить себя или своих друзей, который мог только эффектно сражаться. Она не понимала этого, а также не взяла на себя обязанности шефа тайной полиции. Её ошибкой было ждать, когда её попросят придти к нему и начать действовать. Она добровольно стала его лучшим политическим тайным агентом. Поэтому ей следовало принять на себя и дополнительные роли.
Она следила за его перепиской, была в дружеских отношениях с его секретарями. И при этом она ни разу не выпросила, не подделала, не выкрала ни одного документа, чтобы отделаться от врагов, предоставляя его либо Боливару, либо своему двору. А там, где этика была на таком низком уровне, это было фатально.
Она открыто полемизировала и яростно, как в битве, сражалась с окружавшим её сбродом.
В её распоряжении были огромные суммы денег. На земле продажных индейцев она никогда не потратила ни гроша, чтобы подкупить какого-нибудь громилу или хотя бы достать надёжную улику.
Когда ей было достаточно просто открыть рот, чтобы получить любое конфискованное у роялистов поместье, она начала судебный процесс по вопросу законно принадлежащего ей наследства и так и не выиграла его, а другой выиграла, но так ничего и не получила.
Они жили на границе зыбучих песков. А она так и не купила ни доски, ни верёвки.
Увлечённая великолепием происходящего, полностью преданная делу, являвшаяся способным и грозным противником, она не предпринимала никаких действий.
Она ждала, чтобы её позвали к нему, даже когда он умирал изгнанным.
Его господство над нею, никогда не подчинявшейся никому другому, было слишком неограниченным для выживания их обоих.
Ошибки, которые ей приписывали (на которые в то время указывали как на её капризы и притворство), не были её упущениями. Они лишь делали её интересной. Они были далеко не смертельными.
Она не была настолько безжалостной, чтобы возместить недостаток его безжалостности и настолько предусмотрительной, чтобы возместить недостаток его предусмотрительности.
Пути, доступные ей для приобретения состояния и для действий, были свободными от преград. Дорога, простирающаяся до горизонта.
Она храбро сражалась, но просто не предпринимала никаких действий.
Она была актрисой лишь для театра.
И из-за этого она умерла. И позволила IЭоливару умереть из-за этого.
Мануэла ни разу не огляделась и не сказала: «Послушайте, дела не должны идти настолько неправильно. У моего милого — полконтинента, а его войска преданы и мне. И всё же эта женщина запустила в нас гнильтм помидором!»
Ни разу Мануэла не сказала врачу Боливара, который по слухам был её любовником: «Скажите этому человеку, что он не выживет, если я не буду подле него и твердите это ему, пока он в это не поверит, или у нас будет другой врач».
Перед ней был весь мир. Тогда как Теодора, жена константинопольского императора Юстиниана 1, простая циркачка и шлюха, управляла жёстче своего мужа за его спиной — Мануэла ни разу не принесла бушель золота, чтобы Боливар отдал его своим солдатам, которые ничего не получали, сказан при этом: «Просто нашла, милый» — на его: «Откуда, чёрт возьми...?», после того, как кто-то предприимчивый из её собственного окружения или её друзей- офицеров требовал бы вьикуп за то, чтобы выпустить из тюрьмы пленных роялистов. Она ни разу не отдала дочь какого-нибудь ропщущего против неё семейства солдатам-неграм и не спросила затем: «Ну, какое слишком разговорчивое семейство следующее?»
Она даже имела звание полковника, но пользовалась им лишь потому, что днём носила мужскую одежду. Это была жестокая, безжалостная страна, а не детский сад.
Так что Мануэла, не имевшая ни гроша и будучи непредусмотрительной, умерла нелегкой смертью, в нищете, изгнанная врагами и покинутая друзьями.
А почему бы друзьям и не покинуть её? Они все были сражены нищетой до такой степени, что не в состоянии были помочь ей, несмотря на то, что хотели, потому что когда-то у неё была власть сделать их платёжеспособными. А она ею не воспользовалась. Они жили в нищете до того, как они победили, но они в конце концов контролировали страну. Зачем же после победы превращать жизнь в бедности во вредную привычку?
Так что мы видим две трогательные, действительно очень почитаемые, но живущие напоказ личности, обе на сцене и обе очень далёкие от реальности всего происходящего.
Вы можете сказать: «Но если бы они не были такими идеалистами, они бы никогда так упорно не сражались и не освободили бы полконтинента», — или:
«Если бы она опустилась до таких интриг или если бы он был известен своими жестокими политическими действиями, они бы так и не стали такими сильными и их бы никогда не любили».
Всё это само по себе очень идеалистично. Они умерли в канаве, их не любили, их ненавидели и презирали — двух порядочных, храбрых людей, почти идеальных для этого Мира.
Истинный герой и истинная героиня. Но на сцене, а не в жизни.
Непрактичные и непредусмотрительные, без малейшего дара, хотя бы у одного из них, воспользоваться властью, которую они смогли сосредоточить в
своих руках.
Данная история Боливара и Мануэлы — это одна из самых печальных трагедий.
Они сражались со скрытым врагом — церковью; они были убиты своими собственными друзьями.
Но обратите внимание, насколько непрактично не дать своим друзьям достаточной власти, когда у вас есть, что отдать. Вы всегда сможете передать какую-то её часть другому, если первый потерпит крах из-за своей неспособности. И всегда можно подстрелить как зайца на охоте того, кто захочет воспользоваться переданной ему властью для того, чтобы убить вас, если у вас есть другие друзья.
Жизнь — это не сцена, чтобы принимать позу и говорить: «Полюбуйтесь на меня!» «Полюбуйтесь на меня!» «Полюбуйтесь на меня!» Если ко’-то приходится вести жизнь властителя или жить рядом с властителем, то надо и обращаться с этим, как с жизнью. В жизни есть кровь. В ней есть страдания. В ней есть голод. И в ней должно быть право стрелять в своих врагов до тех пор, пока не наступит золотой век.
Аберрированный человек в его теперешнем состоянии не способен и на три минуты сохранить провозглашённый золотой век, даже если ему дать все инструменты и все богатства этого мира.
Если бы человек жил жизнью властителя или рядом с властителем, он должен был бы сосредоточить в своих руках власть как можно скорее и передавать её настолько быстро, насколько это возможно, и использовать в каждом гуманоиде, находящемся в пределах досягаемости, всё, на что он способен и даже сверх того, если этот человек вообще намеревается жить.
А если вы не избираете себе такую жизнь, тогда идите на сцену и будьте настоящим актёром. Не надо убивать людей, притворяясь, что это понарошку. Ещё можно стать отшельником, или студентом, или клерком. Или изучать бабочек или заняться теннисом.
Потому что человек становится связанным определёнными естественными законами, и эти законы не отменить, он становится связанным ими в тот момент, когда он начинает завоевание, либо в качестве ответственного, либо в качестве его приближённого, либо человека в его штате или его армии. И самый главный закон — если вы стремитесь побеждать — это, конечно, побеждать. Но при этом продолжать обеспечивать тем, что именно необходимо побеждать, и обеспечивать врагами, которых необходимо одолеть.
Боливар доводил свой цикл до «свободы» и на этом заканчивал, У него никогда не было других планов относительно того, что делать дальше. У него кончились земли, которые можно было бы освободить. Потом он не знал, что с ними делать, а также не имел достаточного понимания, чтобы найти что- нибудь ещё, что можно было бы освободить. Но, конечно же, все игры, имеющие предел, подходят к концу. И когда это происходит, игроки падают на поле и становятся тряпичными куклами, если кто-то, по меньшей мере, не скажет им, что игра закончилась и что у них больше нет ни игры, ни раздевалки, ни дома, а только это поле.
И они лежат на этом поле, не замечая, что больше не может быть никакой игры, так как другая команда убежала, и немного погодя им придётся делать что-нибудь; а если вождь и его сподвижница тоже сидят на траве как тряпичные куклы, конечно же, нет никакой игры. И поэтому игроки начинают сражаться между собой, просто, чтобы иметь игру А если вождь затем говорит: «Нет, нет», а его сподвижница не говорит: «Милый, позвони-ка лучше «Балтиморским иволгам» и договорись на субботу», тогда, конечно, бедные игроки, которым до смерти скучно, говорят: «Он вне игры», «Она вне игры», «Ну а мы разобьёмся на две команды и сыграем».
Именно это и случилось с Боливаром и Мануэлой. От них должны были избавиться, потому что не было игры и они не создали никакой другой игры, в которую можно было бы играть, в то же время запрещая единственно доступную игру — мелкие гражданские войны.
Целый континент, на котором были главные существовавшие тогда рудники мира, целые народы были оставлены сидеть — «освобождёнными». И никто не владел этим континентом, прежние владельцы ушли. Эти рудники не отдали тем людям ни во владение, ни в управление. Никакой игры.
И если Боливар не был достаточно умён, чтобы сделать это, он мог бы, по крайней мере, сказать: «Ну что же! Таким негодникам как вы, предстоит потратить приличное время на то, чтобы наладить дело, но это уж не моя забота. Вы выбираете правительство нужного вам толка и решаете, каким ему быть. Моё дело — военные. А теперь я забираю свои прежние имения и близлежащие роялистские и ещё изумрудные рудники, просто так, на память, и мы с Мануэлой отправляемся домой». И он должен был бы это сказать через пять минут после того, как в Перу разбили последнюю роялистскую армию.
И все его сотрудники и тысячное войско, которым он давал земли, тут же проворно ушли бы с ним. И люди, после нескольких воплей ужаса из-за того, что их покидают, тут же набросились бы друг на друга, мечами построили бы тут страну, там город и занялись бы, из чистейшего самосохранения, новой жизненно важной игрой под названием «Кто же теперь будет БоливаромЪ>
И тогда, придя домой, ему следовало бы сказать: «Представляешь, Мануэла, вон те славные леса видятся мне жуткими роялистами, а также и тот миллион гектаров пастбищ. Их владелец бросал в нас гнилыми роялистскими помидорами, помнишь? Так вот, это всё твоё».
И вся остальная страна сделала бы то же самое и принялась за новую игру под названием: «Ты был роялистом».
А в честь Боливара и Мануэлы НА КАЖДОМ ШАГУ возднигались бы статуи сразу же, как только добрались бы с заказами до Парижа представители их поклонников из народа.
«Боливар, приходи править нами!» — должно было бы получить в ответ: «Я не вижу неосвобождённой Южной Америки. Когда увидите, что приближается французская или испанская армия, тогда возвращайтесь и скажите мне».
Это бы подействовало. И эта бедная пара умерла бы тогда достаточно обожаемой в ореоле славы и (что, возможно, более важно) в своих собственных постелях, а не «в канаве».
А если бы им нужно было продолжать управлять, они могли бы объявить новую игру под названием «Заплати солдатам и офицерам роялистскими землями». А когда закончилась бы эта — игру под названием «Выгоняй церковь и раздавай её земли бедным дружественным индейцам».
Вы не можете вечно стоять и раскланиваться у рампы, когда нет представления, даже если вы прекрасный актёр. Кто-нибудь другой может найти любой сцене лучшее применение, чем наипрекраснейший актёр, который не будет её использовать.
Человек слишком аберрирован, чтобы понять хотя бы семь положений, касающихся власти.
1. Множество людей живут своей жизнью. И если вы вождь, то вы должны либо позволить им жить своей жизнью, либо активно вести их по этой жизни.
2. Когда игра или представление законченьи, должна быть новая игра или новое представление. А если этого нет, то кто-нибудь другой непременно начнёт их, а если вы никому не дадите сделать это, то игра станет «охотой на вас».
3. Если у вас есть власть, пользуйтесь ею или передавайте её, иначе вам точно не удержать её долго.
4. Когда у вас есть люди, распоряжайтесь ими или они вскоре станут самыми несчастными и у вас их больше не будет.
5. А когда отойдёте от власти, сразу же заплатите по всем вашим обязательствам, передайте полномочия своим друзьям и уходите с карманами, набитыми пушками, с возможным компроматом на каждого из прежних соперников, неограниченными суммами на вашем личном счёте и адресами опытных наёмных убийц и уезжайте жить в Болгравию, и подкупайте полицию. И даже тогда вы, возможно, не проживёте долго, если у вас осталось хоть какое-то влияние в любом лагере, который вам теперь неподконтролен или если вы даже скажете:
«В политике я симпатизирую джиггсу». Полный уход от власти действительно опасен.
Но мы не можем все быть вождями или людьми, напыщенно расхаживающими в свете рампы, и поэтому, есть ещё кое-что, что следует знать об этом.
б. Когда вы рядом с тем, кто у власти, добейтесь, чтобы вам передали некоторую её часть, потому что вас могут пристрелить, приятель, пристрелить, поскольку положение рядом с властью очень приятное, но опасное, всегда опасное, открытое для насмешек любого врага этой власти, который не осмеливается действительно пнуть того, кто у власти, но способен пнуть вас. Итак, чтобы жить под сенью власти или работать на неё, вы сами должны накопить власть и ПОЛЬЗОВАТЬСЯ властью, достаточной для того, чтобы самому постоять за себя — без ворчания начальству о том, что «надо убить Петра», напрямую или используя более подавляющие скрытые методы, поскольку они разрушают власть, поддерживающую вашу власть. Ему не нужно знать всех плохих новостей, и если он действительно является властителем, он не будет спрашивать всё время: «Что делают у двери все эти трупы?» И если вы умны, вы никогда не позволите кому-либо думать, что ОН их убил, это ослабляет вас и вредит источнику власти. «Видите ли, босс, что касается этих трупов, никто и не подумает, что это ваших рук дело. Вон та, видите там, — чьи розовые ноги торчат, я ей не нравился». «Ну ладно», — скажет он, если он действительно является властителем, — «зачем же ты беспокоишь меня по этому поводу, если это уже сделано и это сделал ты? Где мои синие чернила?» Или: «Капитан, трое береговых патрульных скоро будут здесь с вашим коком Добером, и они захотят рассказать вам, что он избил Симсона». «Кто такой Симсон?» «Он клерк в конторе вашего врага в центре города». «Ладно, когда они уйдут, отведите Добера в травмпункт, чтобы ему оказали необходимую помощь. Ах, да, повысьте ему жалование». Или: «Сэр, я могу подписывать приказы по отделению?» «Конечно».
7. И, наконец, последнее и самое важное: раз уж все из нас не на сцене, где наши имена горят неоном, то всегда устремляйте власть в направлении того, от чьей власти вы зависите. Это может быть либо больше денег для того, у кого есть власть, либо больший покой, либо обеспечение того, кто у власти, грозной защитой от нападок критика. Или это может быть даже глухой звук падения в темноте трупа одного из его врагов или восхитительное пламя пожара, охватившего весь вражеский лагерь, в качестве сюрприза ко дню рождения.
Если вы работаете таким образом, а тот, кто стоит у власти и с кем вы работаете или от кого зависите, имеет хотя бы некоторое представление о том, как быть у власти, и если вы заставляете других работать таким образом, тогда фактор власти расширяется, и расширяется, и расширяется, поэтому и вы получаете сферу власти, большую, чем та, которую вы имели бы, работая в одиночку. Настоящие властители появляются в результате подобных тесно сплочённьих заговоров, проталкивающих наверх кого-то, в чьё лидерство они поверили. И если они правы, а также если они заботятся о своём человеке и оберегают его от изнурительного труда, от необходимости сердиться или от недостоверных сведений, то они накапливают неотразимую, неумолимую силу. Никогда не чувствуйте себя слабее из-за того, что вы работаете на кого-то более сильного. Единственная причина неудачи человека заключается в том, что он утомляет или ослабляет ту силу, от которой зависит. Все неудачи сохранить власть тому, кто обладает властью, — это неудачи в том, чтобы способствовать увеличению силы, продолжительности деятельности и укреплению здоровья и власти того, кто находится у власти, для того, чтобы существовала преданность, требуется активный вклад, как со стороны того, кто у власти, так и с вашей стороны в того, кто у власти.
Если бы Боливар и Мануэла знали эти положения, их жизнь была бы эпосом, а не трагедией. Они бы не «умерли в канаве» и по сей день, лишённые действительно заслуженных почестей за свои настоящие достижения. И не получилось бы так, что о Мануэле, настоящей героине, не упоминается даже в архивах её страны.
Храбрые, храбрые люди. Но если такое может произойти с такими звёздными личностями, которым в дар отпущены способности, в десять раз большие, чем у самых способных из остальных смертных, с людьми, которые смогли собрать толпы черни на необозримых землях и победили одну из самых главных мировых держав, существовавших в то время, не имея ни денег, ни оружия, единственно за счёт личных качеств, каким же тогда должно быть невежество и замешательство у человеческих вождей вообще, тем более у незначительных людей, которые, спотыкаясь, проживают свои жизни, полные скуки и страданий?
Давайте просветим их, а? Невозможно жить в мире, в котором даже великие вожди не могут вести за собой.
Л. РОН ХАББАРД
Основатель